Размышлять в тот момент, что произошло, было некогда, челнок в любой момент грозил сорваться в штопор, выйти из которого уже не смог бы, даже оживи двигатели снова, — грузовой корабль слишком неповоротлив для резких маневров. Так что автоматика салона заключила каждого пассажира вместе с креслом в прозрачные капсулы, бортовые секции за креслами отстрелились, и мощным толчком нас всех вышвырнуло в атмосферу. Автоматика сработала безупречно. И все же мы едва не погибли. Выброс произошел на слишком низкой высоте. Незабываемые мгновенья нарастающей паники, выбившей из головы все сколько-нибудь связные мысли. Остро хотелось лишь одного — выжить. Несмотря на включившиеся антигравы, моя капсула неслась вниз с такой сумасшедшей скоростью, что неминуемо должна была разбиться о скалы к чертям собачьим. Вдребезги. Уже перед самым столкновением с землей дикое ускорение вдавило меня в кресло — антигравы наконец нащупали твердую поверхность для надежной опоры. Честно говоря, я и не подозревал, что на челноке стоят капсулы экономкласса. До сих пор аварийных посадок на «макси» совершать не приходилось. Сверхслабые антигравы, отсутствие страховочного парашюта… да, у меня есть пара ласковых слов для Кассида, обязательно выскажу, когда встретимся. Чертов скряга. В любом случае ему придется покупать новый грузовой челнок, и я лично прослежу, чтобы этот корабль был оснащен, как следует.
Неудивительно, что приземление, мягко говоря, прошло не так гладко, как хотелось бы, да еще нас всех разбросало далеко друг от друга. Удивляться следовало по другому поводу — все остались живы. Удивляться и благодарить Бога.
Продуваемый всеми ветрами в легкой одежде, несколько минут я сидел в полном одиночестве на небольшом скальном плато, где зацепился каким-то чудом после выброса из капсулы. Приходил в себя от стресса и воображал, что прямо сейчас родился заново. Руки тряслись голова кружилась. А взгляд невольно вновь и вновь опускался вниз, к подножию скал, где валялась развалившаяся на несколько кусков капсула. Вскоре в воздухе с басовитым рокотом со стороны базы показался транспортный глайдер, я оказался ближе остальных, и меня заметили первым. Двое штурмовиков — серьезные ребята, зачехленные в полную броню по случаю боевой тревоги подрулили глайдер вплотную к краю плато, помогли перебраться на борт, лица под открытыми забралами выражали неподдельное участие, что, в свою очередь, вызвало с моей стороны ответную симпатию. Похоже, на базе «Зеро» служили неплохие люди.
Затем мы занялись остальными.
Вот тут и выяснилось, что я везунчик в квадрате. Капсулы Зайды и капитана Семика разнесло в клочья — они не успели подкорректировать полет и угодили на иззубренные крутые склоны, после чего скатились на дно ущелья, пересчитав все встретившиеся камни. Зайда, по диагностике докторской утилиты ее лоцмана, отделалась массой болезненных ушибов по всему телу, повредила несколько ребер, сломала левую ключицу, выбила левое плечо и содрала изрядный клок кожи на голове за правым ухом. Поэтому когда мы до нее добрались, выглядела бикаэлка устрашающе — любые раны на голове всегда кровоточат довольно сильно. Ее кофейная шея и ранее белоснежный топик на груди — все стало красным, кровь капала даже с ритуальной косички, пачкая жилет и рукав и без того изгвазданного топика. Спина тоже оказалась в крови. Несколько кусков пластика от капсулы, пробив одежду, глубоко вонзились в тело. Я же говорю, капсула — дешевка, даже пластик оказался низкокачественным, так поранить человека он не должен был. Выдирать осколки Зайда, естественно, заставила меня, штурмовикам такая честь и не снилась, причем выдержала операцию, даже не моргнув глазом.
Затем мы занялись капитаном Семиком. Небольшая ценная осыпь, стронутая ударом отпадения, завалила его по шею поверх обломков капсулы. Так что двум солдатикам пришлось потрудиться, откапывая его, да и я не остался в стороне, взаимопомощь — нужная штука, к тому же в этом полете за особиста, как ни крути, отвечали мы, он был нашим пассажиром, да еще и не по собственной воле. Пусть он этого и не знал, но совесть в карман не спрячешь. На свое счастье, капитан Семик ушел в «глухую несознанку» и ему не пришлось любоваться своей правой рукой, вывернутой в локте за спину. Будь он в сознании, боль должна быть адской. Последним мы подобрали Лайнуса. Его серебристый комбез, потемневший от воды и вымазанный в грязи, уже не выглядел новеньким, как в космопорте. Сам Лайнус сидел на берегу ручья, протекавшего у подножия Сигнальной сопки, а его капсулу уже бесследно унесло быстрым течением. Спасательную команду тавеллианец встретил с привычной невозмутимостью. Спокойно встал и, прихрамывая, забрался на борт глайдера, даже не взглянув на протянутые руки. Я даже почувствовал прилив какой-то ребяческой гордости, заметив, каким уважением солдаты прониклись к нашей команде после такой демонстрации стойкости — что бикаэлка, что тавеллианец, казалось, их просто невозможно вывести из себя. После крушения, едва не стоившего им жизни, внешне они вели себя так, словно ничего необычного не произошло. Но это только внешне. А вот по внутренней связи… Тут уж ни Зайда, ни даже Лайнус сдерживаться не стали, отвели душу. На мне. Больше-то пожаловаться некому, не потеряв лица, так что весь поток брани я записал и заархивировал в памяти лоцмана. При случае как-нибудь покажу законным владельцам, пусть порадуются, какими они порой бывают изобретательными в выражениях. По рассказу Лайнуса, он едва не захлебнулся, пока отстегивал страховочные ремни, болтаясь в воде вниз головой, да еще одной рукой, — вторая его слушалась плохо. Выбраться из воды тоже оказалось непросто — тавеллианец зверски отбил бедро и двигался с трудом — суставы простреливало огнем, мышцы не слушались. Вот и хромал, превозмогая острую боль.